«Вот скажи мне честно» — замечательная фраза. Почти как «без обид» или «не хочу никого обидеть» — и можно поливать говном.
«Вот скажи мне честно, я сильно изменилась?» — спрашивает моя бывшая одноклассница/однокурсница. И что ей сказать? Что из 45-килограммовой миниатюрной девушки она превратилась в жирного недовымершего мамонта с волосатыми заскорузлыми ногами и одышкой от двух пачек сигарет в день? Ах да, это всё уживается с нежно-розовой мечтой о прекрасном принце, стройном и мускулистом, со счётом в швейцарском банке и прочими плюшками.
Говорю, что нет, не изменилась. Тычет мне в бок пальцем-сарделькой, гыгыкает: «Врёшь, наверное!» Признаюсь, что вру. Обрисовываю ситуацию. Теперь у меня меньше на одну «подругу».
* * *
«Да мы тогда на даче отлично оттянулись! Лохи вы, что не поехали!» — и в красках рассказывает о том, сколько вёдер он-де выкушал в одну харю, сколько баб опосля этого оприходовал и проч. Поворачивается ко мне, требовательно восклицает: «Вот он не даст соврать! Расскажи честно, как всё было?»
Повторяю его рассказ. Недоверие отражается даже на его лице: «Да ладно?» Ага. И рассказываю ему, как всё было. Как он, намешав всего в одну бадейку, выжрал смесь в три глотка, проблевался и уснул в своей блевотине, ещё и обмочился напоследок. Неделю ходил с фингалом. Меньше на одного знакомого.
* * *
Хвастается мне на работе коллега новым телефоном. И такой-то он замечательный, и функции-то у него расчудесные, и всё-то он может и умеет. Исполнял бы супружеские обязанности (в виде стояния у плиты) — так вообще с женой разводиться можно. «Вот честно скажи, как тебе он?» Молчу. Как партизан. Опыт уже есть, так что молчу. Не унимается. Тычет цацкой в нос, восхваляет её всячески.
Не стерпел, каюсь. Беру его телефон, переворачиваю задней крышкой вверх, тычу пальцем в название фирмы-производителя: «Svnsung». Поясняю, что это поганаякетайская подделка, в виде демонстрации запускаю одновременно два приложения — и телефон намертво зависает. Обидки-обидки, печальки-печальки. Коллега со мной не разговаривает и всячески старается подгадить.
* * *
Девушка моя не избежала этого морового поветрия. «Вот честно, как ты относишься к нетрадиционно-ориентированным людям?» Поинтересовался, естественно, не про себя ли она случаем. Нет. Даже жаль немного. Ответил честно, что такого рода женщины мне интересны: любопытно же ж. Мужчины же не интересны, более того, несколько неприятны. Заклеймила шовинистом-гомофобом. Не разговаривала со мной дня два. Хоть отдохнул от неё…
* * *
Не могу понять, чего вы хотите: честного ответа или всего лишь подтверждения ваших мыслей (вашей лжи)? Если честного ответа — пожалуйста, вот он. Если второй вариант — хотя бы не произносите ту магическую формулу: «Скажи мне честно…»
"Но вот что значит быть "русским"?
Никакой специализации, связанной с этим, нет.
Похоже, это так же непонятно сегодня, как семьсот лет назад.
Что это значило тогда, если верить экранным словарям?
Ездить на немецком автомобиле, смотреть азиатское порно, расплачиваться американскими деньгами, верить в еврейского бога, цитировать французских дискурмонгеров, гордо дистанцироваться от "воров по власти" — и все время стараться что–нибудь украсть, хотя бы в цифровом виде. Словом, сердце мира и универсальный синтез всех культур.
Наша старинная русская традиция как раз и строилась вокруг того, что не имела ничего своего, кроме языка, на котором происходило осмысление этого "ничего". Чем–то похожим занимались евреи, но они назвали свою пустоту Богом и сумели выгодно продать ее народам поглупее. А мы?
Мы пытались продать человечеству отсутствие Бога. С метафизической точки зрения такое гораздо круче, и поначалу даже неплохо получалось — поэтому наши народы когда–то и считались мистическими соперниками. Но если на Боге можно поставить национальный штамп, то как поставить его на том, чего нет? Вот отсюда и древний цивилизационный кризис моих предков, проблемы с самоидентификацией и заниженная самооценка, постоянно приводившая к засилью церковно–бюрократического мракобесия и анальной тирании."
"С известной долей уверенности можно утверждать, что не менее 99% так называемой «истории» является просто ссылками одних фантазеров на других. История так и не приобрела ни одного признака науки: она не содержит в себе никаких проверяемых и повторяемых компонентов и не может быть подвергнута экспериментальному анализу. Да, есть артефакты, раскопочный материал и материальные свидетельства. Но, как известно, трактовать их можно любым удобным образом... для публики есть специфический миф, успешно утоляющий ее «национальные боли». Миф свирепый и примитивный, выстроенный лишь на крови, хвастовстве, штыках, безостановочном грабеже соседей и невиданном «величии». Вероятно, это именно он и питает очередной приступ общенародной злобы. Снять приступ возможно. Но для этого необходимо удалить или радикально изменить сам миф, который русские всерьез считают своей «исторической памятью». Лучше, конечно, этого не делать, так как взамен этого мифа предложить нечего. Но, в очередной раз щадя его, все же следует помнить, что у такого «прошлого» всегда хватит сил удавить любое будущее." (А. Невзоров).
если методично уничтожать гражданские институты и делать их декоративными, то одно говно во власти обязательно сменится на другое без особых выгод для населения
Так вот, «уловка-22» заключается в следующем: какие бы слова ни произносились на политической сцене, сам факт появления человека на этой сцене доказывает, что перед нами блядь и провокатор. Потому что если бы этот человек не был блядью и провокатором, его бы никто на политическую сцену не пропустил — там три кольца оцепления с пулеметами. Элементарно, Ватсон: если девушка сосет хуй в публичном доме, из этого с высокой степенью вероятности следует, что перед нами проститутка.
Я почувствовал обиду за свое поколение.
— Почему обязательно проститутка, — сказал я. — А может это белошвейка. Которая только вчера приехала из деревни. И влюбилась в водопроводчика, ремонтирующего в публичном доме душ. А водопроводчик взял ее с собой на работу, потому что ей временно негде жить. И там у них выдалась свободная минутка.
Самарцев поднял палец:
— Вот на этом невысказанном предположении и держится весь хрупкий механизм нашего молодого народовластия…
"Когда ты молод, ты смотришь телевизор и думаешь, что телекомпании сговорились для того чтобы сделать людей тупыми. Но когда становишься чуть старше, понимаешь, что это не так. Люди сами этого хотят. И это куда более удручающе. Заговор это не страшно. Ты можешь пристрелить ублюдков! Устроить революцию! Но нет никакого заговора, телекомпании просто удовлетворяют спрос. Это правда."
Криминология — наука, которая изучает преступников, которые попались, преступников-неудачников. Наука, которая изучает удачливых преступников, именуется иначе — политология.
Это такой обратный карго–культ — вера в то, что у белых людей самолеты тоже из соломы и навоза, но они ловчее притворяются. А мы, чистые душой аборигены, не так талантливо притворяемся, и в этом тоже есть отдельная гордость.